Политика и народ

Повсюду разговоры: политика, политика и политика! А что такое политика? Древние греки, вводя в свой язык это слово — политика, — понимали как искусство управления государством. Любители острых выражений говорят, что политика — это искусство возможного для достижения лично значимых целей.

В словаре иностранных слов; политика есть общественная деятельность, направленная на защиту классовых интересов, на завоевание, сохранение и укрепление государственной власти того или иного класса или на создание условий для борьбы за власть в государстве, идейное направление и методы политических партий и государственной власти внутри страны (внутренняя политика) и в сношениях с другими государствами (внешняя политика).

Есть общепринятое мнение, что политика — это грязное дело...

 

Откровенно говоря, я долго не понимал , что такое политика и почему это грязное дело. Пришлось порассуждать.

Во-первых, политика— это вид человеческой, деятельности. Звери политикой не занимаются. Отсюда следует, что, как деятельность, политика определена целями, средствами и предметом человеческой деятельности.

Во-вторых, я как марксист, считаю, что цели любой человеческой деятельности определяются исключительно в круге его собственных интересов, как бы упорно не доказывали мне противное немарксисты (в том числе и те марксисты, которые убеждены как раз в обратном).

В третьих, предметом деятельности в политике являются человеческие отношения, воздействуя на них и изменяя их, политики достигают такого состояния в обществе, которое им необходимо для реализации их личных целей.

Вывод: политика — это деятельность, направленная на изменение или поддержание таких общественных отношений, при которых оказывается возможным удовлетворение чьих—либо личных интересов. Каково? По-моему, верно.

Следствия:

• политика является грязным делом потому, что средствами не брезгуют — все годится для того, чтобы изменить человеческие отношения в нужную сторону: ложь, угроза, принуждение, интрига, шантаж, подкуп, злорадное ожидание видимых последствий, а ныне еще и научно обоснованное манипулирование психикой человека через средства массового воздействия (газеты, журналы, телевидение, видеозапись, компьютерные игры, телекоммуникации, радио и т.п.);
• человек вне политики может быть только в случае, если его личные интересы вполне реализуются в рамках сложившихся общественных отношений и интересы всех других не противоречат интересам его — состояние, прямо скажем, почти не вероятное;
• политика, как профессия, то есть как источник средств существования, сводит все личные интересы к неуемной жажде власти. Власть есть самоцель профессиональных политиков, так как это единственный способ проявления себя как профессионала и, одновременно, образ жизни.

 

С социальных позиций политика есть власть, являющаяся организующей силой общества, поэтому народ политиков старается всегда понять со стороны логики действий деятелей государства, партий или каких—либо общественных структур. Но для того, чтобы понять логику действия того или иного политика, оказывается, всего лишь нужно знать состояние общества и личный интерес данного человека — сопоставляя эти знания, с математической точностью всегда возможно указать какие действия последуют и объяснить прошедшие события.

 

Экономической основой государств, построенных на идеях социализма, является эксплуатация коммунистических идеалов, прививаемых к гражданам: товарищество, ответственность перед всем обществом, самоотдача, энтузиазм, героизм и так далее. Именно поэтому основной деятельностью политиков в таком государстве является расширенное воспроизводство привитых к указанным идеям людей. Как это было поставлено, мы знаем из повествования и откровений. Более того, каждый уже давно догадывался, что любой руководитель производства был прежде всего политиком профессионалом. Потому у нас начальниками в основном и были члены партии. Но лишь единицы знали, что дурость в руководстве как ранее, так и теперь, не есть результат незнаний или отсутствия ума, а форма проявления голого личного интереса власть предержащего.

Разумность любой власти определяется не столько личностью, сколько трезвой оценкой самим народом реального соответствия общественных интересов интересам всяческих вождей. Вера в честность и преданность "общему делу" избранников народа на власть никогда не была и не будет на пользу ни самому народу, ни его лидерам!

 

Непроизвольная тяга к знаниям частных интересов таких политиков у меня всегда выходила как-то уж боком. Как помнится, сорвавшись в крик, исходил ненавистью ко мне г-н. Акиньшин: "Я, таких как ты, в шею гнал по тридцать третьей статье! Меня такие, как ты, долго помнят!" — а всего лишь разговор шел о положении и перспективах развития САПР в ГПКИ "Спецавтоматнка". Или вот еще пример — разговор с г-ном Агафоновым... Но тот выражал свои мысли совсем уж непечатно.

А что их задело за душу, так это мое любопытство про их личный интерес к САПР. А интерес политиков от производства как обычно оказывается далеко от насущных производственных задач, но в ярость, их приводит то, когда невольно выпирает наружу тот факт, что политик в нем давно съел профессионала и человека и быть при властном кресле с портфелем теперь единственная самоценность их бытия!

 

Вот таких-то политиков воспроизвела наша система и, если их не отстреливать, по сталински, то расширенное их воспроизводство и приведет систему к гибели.

Именно поэтому и существовала при Сталине практика систематического отстрела как большого, так малого начальства. Но после смерти Вождя и казни Лаврентия Берия, лицензионный отстрел был прекращен и оказалось, что достаточно всего каких-нибудь тридцать лет — срок порождения нового поколения, — как количество начальничков перевалило за критическую массу и началась неуправляемая цепная реакция распада системы.

Тов. Андропов Ю.В. попытался предотвратить этот процесс, но Бог не дал ему этого, взяв его душу, — а может быть кто ему помог?

Процесс пошел, сопровождаясь, образно говоря, тектоническими сдвигами социальных напластований, прорывом магмы народного возмущения, сжигающей в злобе все то, что ранее составляло образ советского человека. Начались новообразования в обществе, единое государство покрылось трещинами разломов, проходящих не столько территориально, сколько по судьбам людей. Стихия разбушевалась, и стихия эта – народ.

Понятие «народ» для меня во многом загадка. Я часто склонен был сомневаться в реальности этого понятия, считал его термин спекулятивным, пригодным лишь для ловли на политический крючок неискушенных в политике душ.

Народ! Какой там «народ», если при ближайшем рассмотрении социальных процессов всегда оказывается, что он разбит на отдельные стороны: тех ктотерпит, тех кто правит бал, тех кто ждет своей очереди… Но, всматриваясь в свою жизнь, наполненную множеством фактов и откровений представителей разных социальных слоев, засек в голове характерное: люди делятся на два социальных образования — одни считают себя принадлежащими к народу, другие к тем, кто в заботах о нем. Как там, у Филатова:

— Мажешь утром бутерброд, думаешь — а как народ?

 

Я всю свою жизнь провел в среде, так называемой, рабоче-крестьянской интеллигенции. Дед мой, Кузьма Захарович Чурсин, попав однажды в революционную струю, был ею вынесен в большевистскую номенклатуру, с почетным титулом «старый большевик». Бабушка, Цуканова Екатерина Михайловна, была воспитанницей какой-то помещицы-дворянки. Странное сочетание батрацкого с мелкопоместным дворянством надолго определило культурный и моральный климат всех семейных отношений, центром которых являлась моя бабушка.

Родители отца моего, выходцы из польской среды, умерли давно и рано, семья его считалась на низком социальном уровне: во-первых, инородцы – выходцы из Польши, занесенные волею провидения в Сибирь. Во-вторых, всего лишь младший технический персонал Томской психиатрической больницы. Так что, между прочим, по социальному происхождению я неразбери-поймешь. И по крови — национальный состав моей крови ближе к интернациональному: во мне примеси немецкого, цыганского, польского, русского…

Все мое детство прошло в условиях некой моральной изолированности от народа. Народ мне был представлен теми, кто за похлебку, немного денег или еще какую малость был готов услужить: стать нянькой, помочь в ремонте, ведения домашнего хозяйства — в то время это было довольно широко распространено, считалось даже формой помощи народу — а, в общем то, привилегией чинов.

Народ для меня был в лице дяди Коли Новоселова, зятя бабы Кати и мужа сестры матери, профессиональной пионервожатой Марии Чурсиной. Дядя Коля всю свою жизнь зарабатывал физическим трудом.

Народ для меня был теми детьми, которые заигрывали со мной постольку, поскольку представлялась им возможность получить сладости или игрушку.

То есть народ для меня с детства был той людской массой, которая была экономически подчинена, но в то же время независима по своей природе, так как была способна к полному самообеспечению за счет привычки к тяжелому физическому труду и скудных средств существования.

Меня до сих пор поражает способ мышления человека из народа: основанный на жестах, междометиях, корявых фразах, обильно сдобренных «народными» словечками — видимо конкретность труда и примитивная культура жизни усиленно развивает иррациональную сторону мышления, тем более, что следует учесть, как механизм логического конструирования угнетается привычным возлиянием спиртных напитков — а с трезвым народом говорить вообще морока.

Мне нравится говорить с "подвыпимшим" философом: во-первых, тренируется внимание, так как малейшее расслабление его влечет потерю смысла и говорящий предстает тогда лишь человеческой нелепицей, а, во—вторых, односторонность моих мыслей в рамках рационального летит к чертям — тут широта свободного полета мысли!

Я не уверен, но кажется, что можно считать народом только ту часть общества, которая пользуется лишь той долей национального дохода, которая ей выделяется лишь только на прокорм и биологическое существование. Народ есть вечный труженик и созидатель чужих богатств. Трудом праведным не наживешь палат каменных — вот убеждение в народе.

По своей сути народ есть раб труда и Труд хозяин его жизни. Нард сыт, образован и культурен лишь в той мере, на сколько позволит им их Труд. Он всю жизнь мечтают о пенсии как о свободе, но перестав трудиться тут же тихо вымирает.

Особенность рабского положения развила в народе, особенно в нашем, способность к приспособлению немыслимых для человеческой жизни условий. Все эти мелкие уловки в жизни, наивное жульничество, мелкое воровство, которое в народе и не считается воровством вовсе, некая бесшабашность и напускная лень — все это признаки, приобретенные в ходе эволюции народа, как основной части нации, пропущенные сквозь фильтры обычаев и бытия. Народ необычайно терпелив к невзгодам,, но терпит до тех пор, пока обстоятельства благоприятствуют хоть части его корыстных целям — выйти в люди. Когда же терпению приходит естественный конец — народ есть грозная стихия.

Можно ли отнести к народу тех, кто себя не считает народом, полагая, что находится повыше этой социальной среды? Эта часть общества всегда раздражала меня своим стилем жизни — непрерывной демонстрацией своей значимости для народа, для нации, для государства, которую они-то как